Книга Оборотни тоже смертны  - Алексей Щербаков

22 июня, где-то в районе литовской границы

Дорога назад оказалась гораздо проще. В самом деле, если б знали точное расположение базы, – не пришлось бы скакать, как зайцы, по полям. Первые пятнадцать километров группа прошла вниз по реке, вдоль проволочного заграждения. Это была типичная елово-сосновая глухомань, то и дело переходящая в болото. Не хуже, чем в Белоруссии.

Граница же выглядела все так же запущенно; ее состояние чуть улучшилось лишь километров через пятнадцать – видимо, недалеко лежали уже более оживленные места. Один-единственный патруль партизаны заметили уже под вечер. Это были двое солдат в какой-то не очень понятной форме. Явно не немецкой. Ребята выглядели расхристанно, двигались вдоль ограждения как будто на прогулке, покуривая и громко переговариваясь на непонятном языке. Наверное, «охрану границы» несли какие-нибудь литовские полицаи или кто-то вроде них. И несли они службу, явно не особо утруждая себя. Что, кстати, лишний раз подтверждало: никаких партизан в окрестностях нет. Мельников – вот уж кого любопытство до добра не доведет! – снова порывался взять «языка», чтобы выяснить, что это за «товарищи» такие тут шатаются, – но его удалось удержать.

Дальше река и заграждение расходились. Первая поворачивала на юг, второе – на запад. Партизаны продолжили путь вдоль реки, потом, завидев впереди деревню, перешли на левый берег, – чтобы в случае чего не оказаться отрезанными водной преградой от дороги домой.

Местность на той стороне оказалась вполне подходящая. Вдоль речной поймы тянулась полоса леса. Ночью партизаны пересекли довольно крупную грунтовую дорогу, хорошо раскатанную колесами многочисленных транспортных средств. Но по ночному времени она была пустынна. Хоть тут и не действовали партизаны, немцы, очевидно, предпочитали не рисковать и с темнотой без крайней нужды по дорогам не перемещались. С рассветом партизаны ушли от реки и двинулись по лесу прямо на юг – в сторону Мостов по слегка заболоченному лесу. И вот тут-то партизаны услышали, что по лесу кто-то идет. Этот кто-то, в количестве одного человека, двигался перпендикулярно их курсу. Пер шумно, продираясь с бесцеремонностью медведя сквозь густой ельник. Вскоре он показался в пределах прямой видимости. Это был высокий человек в донельзя оборванной одежде военного образца без каких-либо знаков различия. Оружия при себе незнакомец на первый взгляд тоже не имел.

– Стоять! Руки вверх! – скомандовал Мельников, показываясь из-за елки.

Тот, вздрогнув, остановился, огляделся – и поднял руки, лишь увидев направленное на него дуло автомата.

– Кто такой?

Неизвестный между тем осматривал Мельникова и его товарищей, которые тоже вышли на открытое пространство, и явно совершал какие-то мыслительные действия. Между тем Мельников окинул его взглядом, дабы составить первое впечатление. Выглядел мужик неважно. Заросший щетиной и худой. Но более всего Сергея заинтересовала его одежда. Это была несомненно военная форма. Несмотря на ее чрезвычайно потрепанный и замызганный вид, в глаза бросалось: форма была совершенно незнакомая. Ни наша, ни немецкая и ни словацкая. Совсем иной силуэт – какой-то мешковатый.

– Так ты кто такой? – снова задал вопрос Мельников. Потом повторил его на немецком.

– Вы… Русские? Коммандос? – наконец открыл рот неизвестный. Говорил он на немецком, но с ужасающим акцентом. А значение последнего слова Сергей вообще не понял.

– Мы русские. Но я жду ответа на свой вопрос.

Мужик снова заколебался, но, видимо, решил, что другого выхода нет, и выдал:

– Я… Ричард Фишер, сержант Военно-воздушных сил США. Бежал из плена.

Мельников ожидал услышать что угодно, но только не это. Поэтому он обратился к товарищам:

– Этот тип говорит, что он американец, летчик. Что бежал из плена.

– Значит, следующий, кого мы встретим в лесу, будет китаец, – хмыкнул Голованов. – Что за бред? Но форма у него и в самом деле странная.

– Погоди-ка… – вмешался Макаров. Он внимательно оглядел незнакомца. – А ведь точно. Нам в Москве хронику показывали. Там было и про союзников. Вот их солдаты – они, в общем, похоже одеты.

– Тогда обыщи его на всякий пожарный, и поговорим.

– Чистый, – доложил старшина. – Ни оружия, ни документов, вообще ничего.

– Ну что, Сергей, скажи, пусть этот американский летчик рассказывает, как он сюда попал. Может, уже второй фронт открыли, пока мы бегали по лесам.

По-немецки Фишер, или кто он там на самом деле, изъяснялся плохо, но, в общем, понять его было можно. История получалась такая.

Фишер был бортстрелком на разведывательном самолете, который действовал в составе сил, обеспечивавших проход конвоев. Что он там делал конкретно, Фишер по-немецки сказать не мог (или делал вид, что не мог). Пытаясь объяснить, он сбивался на другой язык, которого никто из присутствующих не знал[53]. Понятно было то, что в середине 1942 года Фишера сбили где-то возле Норвегии. Немцы выловили его из воды и отправили в лагерь военнопленных. Там у парня возникли какие-то трения с начальством – и его перевели в Восточную Пруссию, в какой-то небольшой городок. В плену Фишеру шибко не понравилось, и он решил бежать. Для этого сделал вид, что исправился. Немцы ему поверили, и даже разрешили водить грузовик. На котором Фишер как-то и сдернул, предварительно накопив перед этим некоторый запас продовольствия.